ЛЕОНИД ПАВЛЮЧИК, кинокритик (Москва)
Фиеста Виктора Турова
Не отложилась в памяти наша первая встреча. Наверняка, это было одно из доброй дюжины интервью, которые в разное время и по разным поводам я брал у Виктора Турова. Но встретившись с ним даже один раз, нельзя было не почувствовать масштаб его личности, не оценить страстность его художнической натуры. Тимофеевич, как называли Турова друзья, был, говоря сегодняшним словом, харизматиком. Остроумным, невероятно талантливым, с мощной творческой энергетикой художником.
Часто и помногу общаясь, мы не стали близкими друзьями. Не парились вместе в бане, не выпивали в узком кругу. Все-таки между нами была серьезная разница и в возрасте, и в статусе. Когда после окончания университета я в 1976 году «молодым красивым 22-летним» пришел работать в газету «Знамя юности», Туров уже был одним из безусловных лидеров белорусского кино, автором нескольких выдающихся фильмов, другом Геннадия Шпаликова и Владимира Высоцкого, а я был начинающим журналистом.
Сблизила нас общая работа и любовь к кино. Виктор Туров в свое время дал мне рекомендацию в Союз кинематографистов СССР. Я написал о нем первую в его биографии книжку. В перестроечные годы, до своего отъезда в Москву, я был членом сценарной коллегии, а затем главным редактором возглавляемой Туровым студии имени Юрия Тарича на «Беларусьфильме». Но я всегда обращался к нему на «вы», и в наших отношениях была некая устраивающая обоих дистанция, которая, в частности, позволяла мне быть объективным, иногда достаточно критичным в оценке тех или иных его фильмов. А он, порой обижаясь, понимал, что у меня, как у действующего кинокритика, есть такое право. Что не отменяло моего безусловного пиетета по отношению к его незаурядной фигуре.
Как у всякого талантливого, успешного человека, у Турова были тайные и явные недоброжелатели. О нем много чего говорили, шептались за спиной. Дескать, пьет, меняет жен и квартиры. О том, что он пьет, – было, в общем, известно от самого Турова. Он не рассказывал об этом на каждом углу, но и не скрывал от своего «ближнего круга». Признавался, что «зашивается», приступая к большой работе, а позволяет себе «развязывать» в перерывах между съемками. Лично я за многие годы нашего общения видел его под шофе всего один-два раза – и он мне в таком виде не понравился. Думаю, он и сам себя таким не любил. Полагаю, что и фильм «Воскресная ночь», посвященный проблеме борьбы с пьянством, он решил снять, чтобы избыть свою тягу к алкоголю. Но в итоге так и не смог совладать с пагубным пристрастием.
Что до женщин, то да, они то и дело возникали в его жизни. Но это не были увлечения красивого, избалованного славой и большими деньгами красавца-мужчины. Он каждый раз влюблялся в новую «музу» со всей искренностью своей натуры, признавал рожденных от него детей. К слову говоря, он и к фильмам своим относился как к любимым женщинами и детям. Выбирая сценарий, долго примерял его на себя. И не начинал съемки, если страстно не влюблялся в материал. Даже над каким-нибудь проходным фильмом типа армейского боевика «Точка отсчета» он работал, будучи убежденным, что снимает главное кино своей жизни. Потом, правда, мог честно признать, что это была ошибка.
При всех своих «грехах», для меня он был – и остался – позитивным, светлым человеком. Он никому из своих более удачливых коллег не завидовал. Никогда не употреблял применительно к себе обязывающее слово «творчество» – это, дескать, не про меня, а про Феллини, Куросаву, Бергмана… Ценил талант своих однокурсников – Отара Иоселиани, Ларисы Шепитько, Георгия Шенгелая. Опекал младших товарищей по белорусскому кино – Михаила Пташука, Александра Ефремова, Сергея Сычева, радовался их успехам. Уже будучи смертельно больным, пестовал творческую смену в Белорусской Академии искусств.
А главное, внутренним светом, потаенным оптимизмом пронизано все его творчество. Это свойство туровского таланта меня особенно поразило, когда я поближе познакомился с его биографией, тогда еще не широко известной. Я знал, что он дитя войны. Но не знал в подробностях, через какой ад ему на самом деле довелось пройти. Однажды в своей квартире, больше похожей на библиотеку, забитую от пола до потолка книгами, альбомами по искусству, которые он чемоданами привозил из фестивальных поездок, Тимофеевич подробно рассказал мне об этом. Вот краткий конспект того разговора…
Вите Турову не было и пяти лет, когда началась Великая Отечественная. Но он навсегда запомнил страшную бомбежку в первые дни войны, когда еще была призрачная надежда уехать из Могилева вглубь страны. Ходуном ходила земля, содрогался лес, и вагоны поезда разлетались в щепы, как спичечные коробки. Они с матерью осели в деревне, отец ушел в партизаны. Зимой 1942 года он глубокой ночью пришел навестить семью. За хатой давно следили, отца, которого Витя даже не успел толком обнять, схватили и увезли в Могилев. Мать несколько раз возила ему в тюрьму передачи. Однажды она вернулась с почерневшим лицом, вся в земле. Оказывается, Витиного отца вместе с группой заключенных расстреляли в местном парке, и обезумевшие от горя женщины весь день разрывали ногтями землю в святой надежде, что кто-то остался жив.
Через какое-то время пришел черед и матери. Ее заподозрили в связах с подпольем и вместе с двумя детьми отправили в семейный лагерь под Аахеном. Там будущий режиссер прошел через голод, болезни, побои озверевших нацистов. Несколько раз мать уже мысленно прощалась с ним, но он каким-то чудом выжил. Когда в 1945 году советские войска освободили узников, Вите не было еще и девяти лет. Истощенного, с туберкулезом, его поместили в военный госпиталь. Подлечили, подкормили, потом вместе с мамой и сестренкой они через всю Европу вместе с толпами бывших узников концлагерей возвратились в родной Могилев. Но и здесь война еще долго настигала их скудным бытом, взрывами неразорвавшихся снарядов и мин, запоздалыми похоронками, которые продолжали приходить семьям их друзей и соседей…
Поэтому когда Туров закончил ВГИК, вопрос, о чем снимать кино, где брать сюжеты для своих картин, перед ним не стоял. Ведь фильм – это проекция личности, слепок жизненного опыта автора. Так любил повторять Александр Довженко, в мастерской которого Турову посчастливилось учиться. И эти уроки не прошли для него даром. Начиная с первых фильмов, он был верен себе, своему драматичному опыту и своему поколению, на долю которого выпала самая страшная война в истории человечества.
Туров поставил подряд три, даже четыре больших фильма о войне – «Через кладбище», «Я родом из детства» и дилогию «Партизаны» («Война под крышами» и «Сыновья уходят в бой») по прозе Алеся Адамовича. Первые две картины стали классикой отечественного и мирового кино, я их очень люблю. В особенности, фильм «Я родом из детства», который, помню, при первом просмотре меня просто ошеломил свободным дыханием сюжета, визуальной мощью, поразительными актерскими работами. Это, считаю, лучшая белорусская картина о войне, пронизанная болью утрат, пропахшая дымом пожарищ, застиранными госпитальными бинтами, но и согретая оттаивающими улыбками женщин, надеждами переживших войну пацанов на новую, мирную жизнь. Эта лирическая исповедь сценариста Геннадия Шпаликова, актера и автора песен Владимира Высоцкого, режиссера Виктора Турова – «Амаркорд» белорусского кино, только снятый на 7 лет раньше общепризнанного феллиниевского шедевра и на 10 лет раньше пронзительных «Подранков» Николая Губенко.
Что касается дилогии «Партизаны», то Туров сам не относил эту эпопею к своим бесспорным удачам. Признавал, что материал огромного романа ему не удалось вместить в объем даже двух фильмов, отсюда в сюжете возникли рубцы и швы, видные даже невооруженному глазу. В беседе со мной Виктор Тимофеевич признался, что ему, возможно, и вовсе не следовало браться за эту экранизацию, ведь многое из того, что нашло объемное воплощение в романе Адамовича, он уже частично проговорил, а значит, пережил в своих ранних фильмах. Отсюда, по его словам, в «Партизанах» возникли самоповторы, не самые оригинальные творческие решения.
Но поражения иногда бывают полезнее побед. Лирик по натуре и складу таланта (это подтверждает и его последующая телевизионная лента «Жизнь и смерть дворянина Чертопханова» – изысканная, тонкая, чувственная экранизация тургеневских рассказов), Туров в «Партизанах» впервые соприкоснулся с крупной эпической формой и не до конца совладал с нею. Впоследствии с переменным успехом осваивая современную тему (удачный, на мой взгляд, фильм «Время ее сыновей», полуудачная «Воскресная ночь», провальная «Точка отсчета»), режиссер накапливал творческий опыт, приобретал масштаб мышления. И к своим неполным 50 годам оказался готов к дилогии «Люди на болоте» и «Дыхание грозы», основанной на «Полесской хронике» Ивана Мележа.
Мне не раз довелось побывать на съемках этой киноэпопеи и в павильонах киностудии, и в Березинском заповеднике, и в Смоленске, где снимались некоторые сцены дилогии. Надо было видеть, как Туров окутывал своей заботой и любовью актеров Елену Борзову, Бориса Невзорова, Геннадия Гарбука, Петра Кормунина, Юрия Казючица, Татьяну Мархель, Александра Мороза… Какое взаимопонимание у него было с оператором Дмитрием Зайцевым, художником Евгением Игнатьевым… С каким упоением он сам купался в поэтической стихии этого фильма…
Часть критики той поры, помню, требовала от режиссера рассказа о классовой борьбе в белорусской деревне 20-30 годов, искала и не могла найти в «Людях на болоте» коммуниста Апейку, которого Туров как бы вынес за скобки повествования. Режиссеру было не интересно снимать социальную хронику про коллективизацию и борьбу с кулаками, которые, по его мнению, были никакими не кулаками, а работящими, деятельными людьми, он решил копнуть поглубже. «Знайте, кто мы. Не забывайте, откуда мы вышли. Только тогда, когда мы будем знать, откуда мы, какими были, мы можем знать, кто мы. Знать цену себе, своей жизни» – эти мележевские строки стали для Турова путеводной звездой.
Полная версия – в «НЭ» № 5, 2024.
Во время съемок фильма «Война под крышами». Рядом с режиссером – оператор Сергей Петровский.
Творческий дуэт Виктора Турова и Дмитрия Зайцева оказался на редкость удачным: экранизация «Полесской хроники» И. Мележа стала классикой белорусского кино.