ЛЮДМИЛА САЕНКОВА-МЕЛЬНИЦКАЯ
Крылья Евгения Игнатьева
В памяти застряла строчка Геннадия Шпаликова: «Бывают крылья у художников…». Крылья – это когда есть способность что-то создать, когда от самого процесса создания и от результата возникает ощущение полета, будто тебя что-то приподнимет от земли. Не у всех это получается, не у всех это возникает. Евгений Алексеевич Игнатьев был человек основательный, внешне спокойный и даже производил впечатление абсолютной уверенности в себе. Но ему было свойственно это чувство полета, он умел отрываться от земного, бытового и подниматься в свои выси, где ему было вольготно и легко. Он не просто создавал свои живописные произведения, он творил свой мир, который начинал пульсировать, откликаться у многих, кто хоть однажды видел его работы.
Так произошло и со мной много лет назад, когда, оказавшись в его мастерской на киностудии «Беларусьфильм», я увидела картину, которую он завершал. Будучи еще незаконченной, она произвела ошеломляющее впечатление. Казалось, картина была наполнена теплым воздухом, в ней «шелестели» травы, «волновались» полевые цветы, по кронам пышных деревьев струился мягкий свет. В этом изобильном разнотравье то там, то здесь стояли старинные колоды для пчел. Чуть подальше расположились новые ульи, вдали виднелась река, через которую переправлялась маленькая лодчонка, на которой едва заметно была обозначена фигура хозяина этого лесного оазиса. Это природное великолепие жило своей жизнью, наполняло все вокруг живительной энергией, куда хотелось убежать, укрыться, насладиться тишиной и покоем. Медоносная поляна казалась целой вселенной, где можно было скрыться от изматывающей суеты, оставить в прошлом проблемы и почувствовать себя в первозданном раю. Это была знаменитая игнатьевская «Пасека», при встрече с которой начинаешь неосознанно волноваться и радоваться, испытывать прилив тех же витальных чувств, которыми она сама заполнена до краев. «Пасека» не может не покорять силой жизни, гармоничной, размеренной, благодатной, к чему всегда тянется живая душа. Сам художник, казалось, испытывал те же чувства и во время, и после создания своего творения. Он был явно доволен успешным завершением того, во что, без преувеличения, была вложена его душа, мысли, что-то очень важное для него, то, что принято называть сокровенным.
«Пасека» появилась в тот период его жизни, когда завершился кинематографический этап, когда в прошлом осталась запись в трудовой книжке «художник-постановщик». Как он сам говорил, его всегда влекла собственно живопись. Кино – слишком суетное, чересчур демократическое дело, где много сил, здоровья уходило на то, что не имело отношения к собственно искусству. «Служенье муз не терпит суеты…». Он ушел от суеты туда, где мог остаться наедине с собой, где не было студийного шума, нервотрепок, где мог творить не чей-то, а только свой мир. 90-е – начало 2000-х стали его «болдинским» периодом. В его работах обнаружилась особая философичность, мудрость. Он мог увидеть и проявить глубинные смыслы в самом простом. В истории искусства немало примеров, когда через простые сюжеты открывается бесконечность. Такие картины трудно вербализировать, они открываются тихо, медленно. В их пространстве хочется молчать, быть в тишине. Но это та тишина и то молчание, которые взрываются от внутреннего волнения, когда замирает душа, а дух ликует, обнаруживая невероятную внутреннюю мощь. О чем, например, вангоговские «Башмаки», знаменитые «Подсолнухи» или «Сборщицы колосьев», «Анжелюс» Франсуа Милле? В них ничего особенного не запечатлено. И в то же время сказано так много – это «много» сопряжено с пониманием человека. В любом жанре великих мастеров присутствует человеческий смысл, даже если в картинах есть только башмаки или яблоки, только поле или черный квадрат.
В конце 1990-х в Национальном художественном музее проходила выставка художников кино, театра, телевидения, где было представлено несколько работ Е. А. Игнатьева. Особое внимание привлекла его работа «Выбор натуры». На картине был показан слегка ссутулившийся, немолодой человек со спины. Он стоял перед старым домом с пустыми окнами-глазницами, который явно зарастал высокой травой. Выбор натуры – название понятное для кинематографистов, когда находят и рассматривают реальное пространство для съемок. Но представленный «Выбор…» был чем-то большим, чем репортажной фиксацией действия. Это был портрет человека, за образом которого, пусть даже со спины, угадывались не только жизненные версты, а тяжесть потерь, разочарований, где считывалась большая судьба человека в чем-то очень одинокого, опустошенного, возможно, приобретшего многое, но и потерявшего немало. Главным объектом внимания был не дом, не натура, а человек, личность явно незаурядная, сильная и в то же время хрупкая, слабая. Это был портрет друга и коллеги Евгения Алексеевича, с которым они вместе создали не один фильм – знаменитого кинорежиссера Виктора Турова. Художник, чувствуя, быть может, как никто другой, неоднозначность личности и судьбы своего друга, показал не парадный портрет, не тот, за которым успех и праздник, а тот, где передается драматическое состояние, где есть переживания и чувства. Это был портрет души и судьбы. Помнится, когда я поделилась своим пониманием этой работы, Евгений Алексеевич старался как-то очень незаметно дать понять, что я где-то права, но при этом настаивал, что это всего лишь «выбор натуры».
В ту пору, когда мы познакомились, он казался мне негромким, больше молчаливым, чем разговорчивым. Но если о чем-то судил или высказывался, то это были всегда четкие, конкретные формулировки. Он действительно был человеком четких позиций, конкретных принципов. Одно удовольствие было ходить с ним в музей на выставки и слушать комментарии к некоторым картинам. Всегда подмечал такие «мелочи», которые в его интерпретации сильно меняли отношение и понимание произведений. Всегда чувствовалось, что это комментарий настоящего профессионала и очень тонкого, доброжелательного ценителя настоящего искусства. От его взора не ускользали самые незаметные оттенки цвета, очень высоко ценил художников-колористов. Одним из признанных колористов, по его мнению, был художник-постановщик «Беларусьфильма» В. Кубарев. Если бы не рассуждения, а по сути, уроки Игнатьева по этому поводу, я бы, наверное, не увидела тончайшую цветовую нюансировку живописных работ многих художников, в том числе и Вячеслава Кубарева, картину которого, находящуюся у меня в доме, всякий раз открываю заново до сих пор.
Евгений Алексеевич вообще не интересовался чем-то придуманным, тем, что не имело отношение к реальности. Он любил передавать и подчеркивать естественное, натуральное, то, что имеет отношение к жизни, а не к чему-то придуманному. Одним из его любимых изречений было: «Мы лишь свидетели на этой земле». Чтобы он ни запечатлевал в своих картинах – старый лесной колодец, деревенский одинокий погост, буханку хлеба или огромную рыбину на столе, бескрайнее летнее поле ромашек, где вдалеке виднеется засохшее дерево и стая птиц, готовая к дальнему полету – в каждой ощущалось это нерасторжимое единство сиюминутного и бесконечного, бытового и бытийственного, земного и вечного. В мгновениях, несущих пронзительную радость жизни, чувствовалась светлая печаль от того, что вся эта земная роскошь – красота временная, преходящая, исчезающая. Он, как мудрый философ, как человек, проживший непростую жизнь, извлекший много уроков, знал цену этим мгновениям, всегда испытывал внутренний трепет и благодарность за все, что было даровано. Не сразу, постепенно он пришел к вере. Как-то в разговоре он обозначил эту линию «перехода»: «Господь посмотрел на меня со стороны, да и стукнул головой об стенку. Когда очнулся, то понял, что не так и не туда тратил свои дни…».
«Не так», «не туда» и «не тогда» – это и был собственно кинематографический период, где были созданы фильмы, снискавшие настоящую славу белорусскому кино, где сам он стал знаменитым мастером, художником-постановщиком, талант и авторитет которого были безупречны, где он был удостоен наград, званий («Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР», «Лауреат Государственной премии СССР»), признания профессионалов и зрителей. В каждом фильме он пытался создать атмосферу подлинности, достоверности. Будучи выпускником ВГИКа вместе с другими выпускниками художественного, кинооператорского, режиссерского факультетов, среди которых были те, с которыми его навсегда связали настоящая дружба, творчество (А. Заболоцкий, В. Виноградов, Ю. Марухин, В. Дементьев, А. Княжинский, В. Бычков), он, выходец из глубинной России, прибыл в 60-х по распределению на киностудию «Беларусьфильм». Благодаря таланту целой плеяды молодых авторов были созданы многие лучшие фильмы национального кинематографа – «Я родом из детства», «Через кладбище», «Альпийская баллада», «Иван Макарович», «Восточный коридор», «Город мастеров», «Могила льва», «Люди на болоте», «Чужая вотчина», «Культпоход в театр», «Знак беды». Уже в его первом фильме (новелла «Комстрой» из альманаха «Рассказы о юности», 1961 г., реж. В.Туров) было заметно внимание художника как к созданию контрастов образа целого (заглушенный деревянными стенами, сводами, перекладинами дом врагов и светлое, раскрытое пространство комстроя как символа нового строящегося общества), так и к деталям, которые конкретизируют это целое (луговые травы вдоль дороги с идущими комсомольцами; солнце, пробивающееся сквозь тучи; строительные леса, по которым быстро перебегают молодые строители).
Полная версия – в «НЭ» № 7, 2024.